Ильгиз Калимуллин

Ильгиз Калимуллин, отец троих прелестных малюток с суровым песенным репертуаром, муж не менее прелестной девицы, гигант мысли и отец уфимской либерократии.

— Ильгиз, кто лучший управленец, государство или частник?

— Сложный вопрос. Мне кажется, зависит от контекста. Например, в оборонной промышленности обязательно должно присутствовать участие государства. У частника всегда одна цель — извлечение прибыли, государство же может учитывать и другие интересы. Поэтому, если учитывать только прибыль, то государство очень часто выступает неэффективным собственником, потому что управляемые им предприятия зачастую вообще понятия не имеют о том, что это такое.

— Вынужден не согласиться. Мировые лидеры по продаже оружия, Великобритания и США — это конгломерат именно частных корпораций.

— А то не оборона, это нападение.

— В чем принципиальная разница? Это же все равно производство оружия.

— Потому что, хочешь мира — готовься к войне. Мы бьем только тех, кто к нам лезет. Охраной границ, например, во всех странах занимаются только государственные военные подразделения.

— Хитро. А в нефтяной промышленности?

— Нефтяная промышленность, очевидно, создавалась для извлечения прибыли. Но мировой опыт опять же противоречив. Частные компании показывают очень хорошую эффективность, при этом самые крупные мировые нефтяные компании все равно государственные: Saudi Aramco, ExxonMobil… кхм, некоторые другие.

— Твой первый проектный институт занимался разворачиванием нефтехимического кластера. Насколько я знаю, ничего из этого не получилось, а деньги были потрачены немалые.

— Кластер создан. Бумаги это подтверждают.

— Бумаги?

— Бумаги. А их не мало, этих бумаг. Была аудиторская проверка счетной палаты, которая прошла успешно. Сколько денег потрачено, точно сказать не могу, но мелькала цифра в миллиард рублей государственных вложений. Я лично видел документы на триста миллионов.

— Что за объекты были созданы?

— В первую очередь — центр прототипирования, который успешно работает и есть несколько реализованных проектов, с которыми даже можно ознакомиться. Мастики различные, некий клей, вещество, являющееся аналогом гипса для сломанных конечностей. Также создан центр коллективного доступа к высокотехнологичному оборудованию, предназначенный для того, чтобы любая инжиниринговая компания могла им воспользоваться. Правда, у нас в республике таких компаний раз и обчелся, поэтому спрос небольшой.

— То, что было создано в центре прототипирования, хоть что-то получило массовую реализацию? Стало продуктом?

— Да. Причем заказчики — все та же оборонка и некоторые заказы засекречены.

— То есть, не все так плохо, как говорят?

— А как еще у нас в России — как же так, вот Силиконовая долина работает, а Сколково нет. Но безотносительно не очень плохо, кое-что пыхтит. Боюсь только, что далеко не все. Например, айти-инфраструктура, специальные сервера до сих пор не запущены.

— Трудно было работать в то время, когда институт разваливался, а начальству было абсолютно все равно?

— Хе-хе. А я не знаю, все равно ли было начальству, честно говоря, я не видел его в это время в институте. Да, тяжело. Я, может быть, поэтому и ушел.

— Этически ли нормально сотруднику государственной компании возить в своей маленькой Тойоте возить листовки Навального?

—  Не вижу никакого здесь этического противоречия. Здесь речь может идти только о самоцензуре. И нужно четко различать политическую деятельность, общественную деятельность и какое-то мнение частного лица. Я не хожу по улицам, не митингую.

— Пока?

— Пока.

— Как раз сейчас в Уфе витает такое яростное протестное настроение, люди выходят на митинги по любому поводу. Охватило ли оно и тебя? То есть, готов ли ты и сам протестовать против чего-либо?

— Да, конечно.

— Против чего? Что должно произойти, чтобы ты вышел на улицу?

— Я очень много над этим думал и думаю, пытался писать какие-то эссе, публицистику на тему — какой должен сработать триггер, чтобы все вышли на улицу, действительно все. Как в Египте или где там мужик сжег себя на площади, что повлекло за собой вал народного негодования. Наверное, какая-то вопиющая несправедливость, хоть мы и привыкли к несправедливости, у нас страна почти сто лет жила при определенном строе, когда неважна человеческая жизнь, Сталин, ГУЛАГ, Перестройка, когда о людей ноги вытирали, у нас в принципе гуманизм не приживается. Ничего в голову не идет, что-то вроде – отберут одну улицу и скажут, что по ней может ездить только один человек. Меня это возмутит. Пойду ли я на протест в этом случае? Да, еще как.  В первую очередь я готов протестовать против нарушения конституционного строя, законности. Но не готов принять революцию в тоже время. Не готов принять свержение власти силовым путем. Да, это тоже эгоизм, я хотел бы жить в России будущего, красивой и вольной, но в тоже время не хочу прожить несколько лет в разрухе, которая непременно последует за революцией. Я хитрый.

— Возможно ли будущее нашей страны без нефти? Светлое будущее?

— Конечно.

— Какое? Как оно выглядит для тебя?

— Очень тяжело прогнозировать. Обеспечить валовый внутренний продукт и обеспечить экспорт, приносящий валюту можно лесом.

— То есть, все тоже самое, только поменяем слагаемое? Опять никакого производства, а лишь потребление?

— Не согласен. Лес — это возобновляемый ресурс в отличие от нефти. Мы можем постоянно сажать новые деревья, как это успешно практикуется за рубежом. И я не имею ввиду поставку кругляка, а поставку, например, продукции Кроношпана. Вполне себе производство.

— Ильгиз, почему свернул всю свою общественную деятельность? Ушел из общественного совета по тарифам? Разочаровался в людях или в себе?

— Я пошел туда потому, что у меня появилось свободное время и желание использовать его с пользой не только для себя и своей семьи, но и для кого-то еще. Ушел потому, что времени стало не хватать. Стало больше детей и моя пирамида Маслоу пошатнулась.

— Выставил приоритеты, качнув маятник в сторону эгоизма?

— Да, совершенно верно. Если в двенадцатом году у меня эгоизма было с маковое зернышко, то сейчас его очень много. Но я уверен, что еще вернусь к общественной деятельности.

— Из проекта Уфасити.ми тоже ушел?

— Нет, ни в коем случае. Последние месяц-полтора уделяю ему немного меньше внимания, конечно.

— Правда ли, что успех проекта и его заслуги пытается присвоить себе администрация города?

— Не слышал об этом. Хочу сказать, что администрация города все это время работала и я ничуть не умаляю их заслуг. Можно говорить, что они вместе с нами. Более того, мы сами первые к ним пришли, пришли к Иреку Ялалову и предложили сотрудничать, и они согласились. И вот работаем уже шесть лет.

— Как ты вообще относишься к нашему мэру как к управленцу?

— Он меня взбесил зимой, но когда узнал настоящие причины его недоработок, то понял и простил. У нас не чистили дороги и дворы. Но на то были объективные причины.

— Какие это причины, если не секрет?

— Он не называл их, ни в коем случае, я узнал о них в частном порядке. Это были семейные обстоятельства.

— То есть, бросить город на произвол судьбы по семейным обстоятельствам — это нормально для градоначальника?

— Я ведусь на такое.

— А как насчёт того, что он откровенно соврал про количество выпавших осадков, увеличив их в четыре раза нормы, тогда как Башгидромет оперировал цифрой в 1, 4 раза от нормы?

— Я помню этот спор. Именно в этом случае ему лучше было бы промолчать, конечно. Мне нравится, то, как он ездит в другие города, изучает опыт.

— За наш счет.

— Скорее всего — да, за счет налогоплательщиков. Но это все равно хорошо, он ведь мог никуда не ездить и на эти деньги строить себе дачу, например.

— Что-то изменилось в следствие этих поездок для тебя как жителя города?

— Я не знаю, чья это заслуга, но город определенно становится лучше. Парк Лесоводов до ума довели, Амфитеатр..

— Который общественники во главе с Шамилем Валеевым отстояли как раз у городской администрации.

— Тут сложно все. Мы отбивали его от Александра Филиппова, которого Ялалов не так давно уволил, так что может быть мэр был и на нашей стороне.

— Почему так получается, что участники общественного совета или даже его руководители, органа, который представляет интересы горожан в их борьбе против бюрократической машины, в первую очередь начинают искать выгоды себе лично, например, всеми правдами и неправдами влезают в программу социального жилья для покупки квартиры по очень низким расценкам?

— Для меня это звучит ужасно дико, я видимо страшно наивен, но в бытность мою главой общественного совета я себе выпросил несколько листочков бумаги и ручку.

— У тебя были симпатичные секретарши. Ты участвовал в их выборе?

— Нет, их всегда назначало руководство госкомитета по тарифам.

— Вообще у общественного совета есть хоть одна полезная функция?

— Члены общественного совета сами развиваются, у них расширяется кругозор, они узнают много нового и растут как специалисты в подконтрольной области.

— А для горожан?

— Не вижу.

— Почему закончилась твоя медовая экспансия?

— Обстоятельства сильнее нас. Погода была ужасна и, может быть, мы не приняли необходимые меры, чтобы спасти ситуацию.

— Ты не виноват практически, да?

— Я все время отмазываюсь, да? Я виноват, я. Дети родились, стали требовать больше времени. На пасеку его совсем не осталось.

— Как понаехавший, что ты сделал для нашего благословенного города?

— Как понаехавший, я думаю, что сделал для города больше, чем некоторые уфимцы. Да что там, гораздо больше, чем подавляющее большинство уфимцев. Больше, чем все уфимцы, даже. Отношусь к Уфе очень хорошо. Иногда люди, приехавшие из деревень, в принципе не понимают сути города, его атмосферы. А я сразу в него врос. Мне нравится это пространство. Я елочки сажал в своём дворе, ходил на субботники. Вот ты сажал елочки?

— Нет.

— Вот видишь. Когда я был помощником депутата, мы вели очень большую работу в нашем избирательном округе, благодаря чему Айдар Зубаиров был избран на второй срок.

—  Должность помощника депутата тоже бросил по личным мотивам?

— Да. Вот эта должность отнимала больше всего времени, это огромнейший таймкиллинг. Приемы граждан, нужно еще ходить по домам. Эта сфера никак не оптимизирована и коэффициент полезного действия здесь очень мал. На любое обращение жителя нужно потратить достаточное количество времени, чтобы хоть что-то сработало.

— Музыкальный ролик с твоими дочками трех и шести лет, где они поют песенку про «Гори в аду! Гори в аду!», собрал огромное количество положительных отзывов. Почему, как ты думаешь?

— Люди любят разрыв шаблона, когда происходит что-то небанальное, что-то выбивающееся из ряда вон. И все любят детей. И кошек. Правда, если выложить котятами пентаграмму, то это вряд ли кому понравится. Котики и детки — какая-то базовая ценность, который ты пользуешься и собираешь лайки. Что я сделал — дал послушать песенку Нойза МС и Лизы Монеточки, классной девчонки из Екатеринбурга, детки перепели. Я люблю Нойза МС, я люблю Лизу монеточку, я люблю своих дочек, я всех люблю, всех целую, чмоке. Детки сделали это искренне, если бы была фальшь, то аудитория ее бы почувствовала и положительного отклика мы бы не увидели. Дочки спели без негатива и слащавости.

— Как раз про искренность — представляли ли они какой-либо объект, когда пели?

— Не был ли это я? София точно о ком-то думала, у нее по глазам все видно, она все делает осмысленно. А младшая – вряд ли, она все повторяет за старшей.  

— Как жена отнеслась к этому ролику?

— Похмыкала. Она сторонница непубличной жизни как таковой и жизни ровной, без пиков, экстремумов. А этот ролик, конечно, экстремум. Пожурила, поворчала.

— Помню твои широко открытые глаза после поездки в Швецию. Что у нас не так?

— Это люди. Другие люди в корне. Я сторонник такой теории, что если в обществе шестьдесят процентов условно плохих людей, то они будут всегда подавлять хорошее меньшинство. И общая обстановка будет негативной. /Как только масса хороших людей перевесит плохих, тогда все и переменится. Я вижу, что в России гигантское просто количество условно плохих людей.

— Восемьдесят шесть процентов?

— Ха-ха, да, цифра может быть близка к этой. Люмпены, деклассированные элементы, необразованные, маргиналы, религиозные фанатики. У нас в тюрьме сидит более миллиона человек, которые там абсолютно не перевоспитываются, а озлобляются и учатся выживать. Свобода одного человека кончается там, где начинается свобода другого — у нас это правило вообще не работает. Что нас сделало такими — ответа у меня нет.

— В таком случае, нужны ли россиянам дополнительные дни акклиматизации после поездок за границу? Или медикаментозное адаптирование, санатории, чтобы принять реальную действительность?

— Карантин? Нет, конечно, человек ко всему привыкает. Хотя в глубине души что-то остается, какая-то мысль, если не о переезде, то о том, что надо нашу жизнь менять, не хочется терпеть то, что есть.

— Твоя семья состоит из четырех женщин, которые тобой, по сути, помыкают. На каком этапе ты с этим смирился?

— Когда стал численный перевес, после рождения первой дочки. Силы-то стали уже не равны.

— И продолжил увеличивать неравенство, да?

— Я понял, что терять уже нечего. Свобода потеряна. Нам нечего терять, кроме наших цепей. Надеюсь, что у Вадима Тотарена тоже был такой вопрос, он тоже подкаблучник. И Шамиль Валеев.

— Удобно ли иметь в близких родственниках успешного адвоката?

— Он не адвокат.

— Ок, человека, у которого подчинении достаточно много юристов, которые ведут адвокатскую деятельность в том числе.

— Да, это очень круто. Это очень полезно и я, начитавшись книг в детстве про семейных врачей и юристов, еще тогда об этом мечтал. У нас сложное государство, гигантское количество законов, бюрократия, двурушничество, коррупция, побратимство. Без юриста в семье трудно выжить.

— Поэтому ты можешь безнаказанно бить людей в маршрутках?

— Нет. Мне кажется, здесь другая хитрость. У нас в городе вскоре планируется большая такая конференция серьезная, на которой я выступлю с докладом, в котором подробно об этом опишу. Это не каждому дано и важно создать правильный эмоциональный фон в окружающем пространстве, некоем микросоциуме. Маршртука — это набор людей, едущих с неясными целыми из точки «А» в точку «Б», еще Цой пел про это. Прежде чем ударить пассажира, прежде чем привести в исполнение приговор, который ты ему вынес внутри себя, ты должен сначала своими действиями создать поддержку окружающих на ментальном уровне. Правильная позиция — первым получить по щам. Как только тебя ударят, все женщины начнут тебе сочувствовать. После этого ты уже сам проводишь несколько хороших ударов и завершающим пинком в спину выталкиваешь оппонента из автобуса. И срываешь аплодисменты. Хлопают не все, конечно, у нас народ зажатый, малообщительный. Это работает в разных маршрутках, в ПАЗиках, в НЕФАЗАХ. Плохо работает в ГАЗелях, там трудно развернуться, но я обдумываю тактику и там.

— Когда на вашем совместном Ютьюб-канале с Шамилем Валеевым появится нормальная музыка, а не слащавые песенки для прыщавых подростков семидесятых?

— Тут какая штука — у нас в стране демографический срез как раз в пользу этих подростков. Им сейчас по сорок-пятьдесят, это платежеспособная аудитория, которая заходит на наш сайт и платит нам за это деньги. Ставить музыку для двадцатилетних нам пока нерентабельно. Конечно, мне тяжело говорить за двоих, у нас бывают споры, я почти никогда не согласен с плейлистом, но как убежденный вольтерианец, соглашаюсь с мнением Шамиля. Поэтому все эти жуткие трэки у нас и появляются.

— Ну и последний вопрос — почем сейчас опиум для народа?

— Намного дешевле, чем раньше.